Атомщик Эрих КОКИН, председатель Нижегородской организации инвалидов «Союз-Чернобыль», приехал на ликвидацию в Чернобыль в августе 86-го. Он 5 лет отработал в зоне.
Он прошёл школу атомной энергетики в Красноярске, запускал реактор Ленинградской АЭС, был начальником участка эксплуатации Горьковской атомной станции теплоснабжения... Эрих Александрович уверен, что до сих пор объективной причины трагедии Чернобыля не нашли.
Люди вместо машин
- Эрих Александрович, вы помните тот трагический день 26 апреля 1986 года?
- 26 апреля я узнал о трагедии из программы «Время». У меня сердце захолонуло от фразы: «Авария произошла на 4-м реакторе». Для меня как для атомщика это означало - радиационная катастрофа.
В это время мы строили Горьковскую атомную станцию (позже её законсервировали из-за протестов общественности. - «АиФ-НН»), я был начальником участка наладки. Мы были в радужном настроении, готовились к пуску первого блока.
В Чернобыле было страшно. Сразу в зону были брошены опытные люди, собраны академические умы. Но однозначно была растерянность. Не могли сказать, что произошло. На станции даже не было технического оснащения для аварийных случаев. У приборов максимальная шкала - 200 рентген/ч, а во взорвавшемся 4-м блоке было по 6000-
10 000. Не было могильников для радиактивного мусора. Пытались его вывозить японскими бульдозерами, их электронная система управления выходила из строя за 2-3 минуты из-за облучения.
В ход пошли наши бульдозеры. Кабину покрывали свинцовыми листами. Водителю надевали защитный комбинезон, аэрозольный «лепесток» на лицо. Решено было всё делать руками людей. «Партизаны» сами вырезали ножницами из тонкого свинца нагрудники, наспинники, трусики, проволокой скрепляли, костюм химзащиты и вперёд.
Роботы из Дома пионеров
- Как вам работалось в такой атмосфере?
- В Чернобыле я отвечал за дезактивацию кровли 3-го блока, был начальником штаба. Правительственная комиссия решила его пускать в эксплуатацию в 1987 году. Крыша - плиты, покрытые рубероидом. 26 апреля 1986 года, в день взрыва, температура была под 40 градусов, битум расплавился, и разлетевшиеся от взрыва куски потом застыли на рубероиде.
Никто не мог поверить - ходишь по крыше с прибором, а он показывает 120-150 рентген (по нормативам, допустимый уровень облучения должен составлять не более 1 рентгена в день. - Авт.). Технических решений не было, придумывали сами. Взяли у донбасских горняков тяжёлый ковш, благодаря которому из лавы с помощью лебёдки они уголь добывали. Но ковш только гладил крышу.
Спасли ситуацию… маленькие роботы, собранные кружковцами из местного Дома пионеров. Самоделкины подготовили опалубку для заливки крыши цементом, чтобы уменьшить таким образом излучение.
Затем я занимался дезактивацией машинного зала 4-го блока. Это была необработанная промышленная зона. Взрыв вывернул защитную плиту в 3 т высотой 3 м, забросил турбину под самую крышу.
И как это расчищать? Шаг ступаешь - снова 120-180 рентген. Снова взяли лебёдку, перед воротами её установили на крыльце. На смену мне выделяли отряд 300 «партизан» из военкомата, которые подцепляли мусор и - пулей обратно из блока. И так кусок за куском мы очистили зал.
Мы построили дополнительную стену между 3-м и 4-м блоками, защищающую от нейтронного излучения персонал 3-го блока. Сделали крышу для 4-го блока.
В 1988 году я был начальником участка цеха подавления активности в 4-м блоке. Нам нужно было дать полную точную картину во взорвавшемся блоке. Излучение там в то время переваливало за сотню…
Домыслы в советской манере
- У каждого, кто причастен к Чернобылю, своё мнение о причинах катастрофы. Академик Валерий Легасов выделяет целый комплекс - халатность персонала, эксперименты…
- Я не согласен! Я отлично знал коллектив той смены, во главе которой стоял Борис Васильевич Рогожкин, нижегородец. Профессионал высочайшего класса! 7 лет мы бок о бок работали на станции в Красноярске-26. Он ас, абсолютно спокойный даже в аварийной ситуации. Никогда не горячился, быстро принимал решения, моментально давал чёткие, выверенные команды. Это домыслы, что персонал мог позволить отсебятину. Программа работы была утверждена главным инженером главка «Союзатомэнерго», каждый шаг жёстко контролировался. Её обкатали на Ленинградской, Курской, Смоленской станциях.
Борис Васильевич говорил, что случилось необъяснимое. По регламенту смена начала расхолаживать реактор для остановки - планировался плановый ремонт. Вдруг позвонили из «Киевэнерго» и попросили ещё поработать 4 внеплановые часа. Реактор снова запустили. И в тот момент, когда его глушили, раздался грохот. Погас свет. Всё задрожало…
Первая комиссия пришла к выводу, что в происшедшем нет вины персонала. Удивительно, что до сих пор ни одна версия целиком не опубликована.
- После Чернобыля для многих атомная станция - страшный объект. Столько противников у проекта Нижегородской АЭС!
- У меня не было сомнений в её необходимости ни до, ни после Чернобыля. Мы не сможем снабжать Россию электричеством с помощью ветряков, как в Голландии, - мощности не хватит. В 1970 году читал проектную записку по реактору, одну фразу я не забуду после Чернобыля: «Радиационная авария - гипотетическая возможность». Она превратилась в страшную реальность. Для Запада нужна была отмазка, вот и нашли пятерых и осудили. Нельзя было сказать, что виновата техническая система страны, - пришлось бы остановить все станции.
Привыкли перевыполнять план к праздникам. Поэтому и стали повышать мощности реактора, рассчитанного на 1000 мегаватт, - сначала на 50 мегаватт, затем на 200… В современных реакторах эти ошибки учтены и исключены.
Экспертам-ядерщикам в Нижнем Новгороде не дали слова 
Это не кино. Следователь о методах работы и криминальных сериалах