Помнить вечно. Священник - о том, чему научили события 1917 года

Можно ли ради светлого будущего идти к цели жестким и даже жестоким революционным путём? Научили ли людей чему-нибудь кровавые события 1917 года? Надо помнить об Октябрьской революции или предать её забвению? Об этом и многом другом журналист «АиФ-Нижний Новгород» побеседовал с клириком прихода храмов в честь Смоленской и Владимирской икон Божией Матери Нижнего Новгорода Иереем Андреем Логиновым.

Осознать катастрофу

Альбина Макарова, NN.AIF.RU: - Революция 1917 года – событие несомненно кровавое и страшное. Многие люди, причём не только старшего поколения, а и молодые, сейчас говорят о том, что это был правильный путь. А можно ли, на ваш взгляд, каким-то правильным выбором оправдать столько крови и горя ради достижения цели?

Иереей Андрей Логинов: - К сожалению, много людей в наше время просто не знают о страшных деталях и масштабах послереволюционного и, особенно, сталинского террора. Забвение и даже нежелание знать и понимать – это очень распространённое явление. Я думаю, что, во-первых, не умаляя каких-то достижений, нужно отказаться от «философии» под названием «зато»: «моего соседа убили вместе с семьей, зато на месте его дома построили прекрасное летнее кафе, где можно хорошо отдохнуть». Одно вовсе не оправдывает другого. Во-вторых, реальность и катастрофичность таких вещей человек начинает понимать обычно тогда, когда вдруг осознает, что это реально и касается его лично. Например, оказавшись на полигоне с десятками рвов, в которых захоронены тысячи ни в чём неповинных людей, и реальность, масштаб, чудовищность и бессмысленность катастрофы вдруг накрывает тебя, и ты понемногу избавляешься от прежних иллюзий.

И есть еще одно, третье: те события касаются не только истории, они до сих пор живут в нас, настоящих. И если присмотреться, мы это увидим.

- Как эти события отразились на нас? Историки пишут, что Нижний Новгород встретил революцию 1917 года достаточно спокойно, но в то же время были и массовые расстрелы на Мочальном и Телячьем островах. И расстреливали там не только священнослужителей, но и нижегородских учителей, врачей, журналистов...

- Как бы мы ни рассматривали социальные идеи революции – идеи равноправия, заботы о низших и бедных классах общества, социальной справедливости, – мы не должны забывать, что развивать и утверждать эти идеи в обществе можно очень по-разному. Мы никуда не уйдём от того, что в нашей русской истории революция, особенно после октября 1917 года, была связана с разгулом насилия, и этими идеями оправдывали страшные вещи.

В Нижнем Новгороде был концлагерь заложников на территории Крестовоздвиженского монастыря, где содержались «набранные» из разных слоёв общества горожане. Это делалось в целях запугивания населения, ведь новая власть не чувствовала себя своей среди окружавших её людей. Заложники массово расстреливались при фактах покушения на власть большевиков в городе. При неудавшемся покушении на Ленина всем местным ЧК в городах было приказано провести расстрелы этих заложников в качестве мести и усиления страха.

«Перевернуть страницу»

- А какие последствия этого мы можем видеть в нас настоящих?

- Не могу не процитировать строки о 1937 годе известного драматурга Евгения Львовича Шварца: «Начиная с весны разразилась гроза, и пошла всё кругом крушить, и невозможно было понять, кого убьёт следующий удар молнии. И никто не убегал и не прятался. Человек, знающий за собой вину, понимает, как вести себя… А будущие враги народа, не двигаясь, ждали удара…. печать «враг народа» пришибает всех без отбора, любого, – и стояли на месте, покорно, как быки, подставляя голову. Как бежать, не зная за собой вины? Как держаться на допросах? И люди гибли, как в бреду, признаваясь в неслыханных преступлениях: в шпионаже, в диверсиях, в терроре, во вредительстве. И исчезали без следа, а за ними высылали жён и детей, целые семьи».

Нужно понять, что именно поэтому «отшибло память» у целых поколений в нашей стране. Люди предпочитали забыть о самых близких родственниках, судьбы которых мы не знаем и не хотим знать до сих пор. И эти вещи не могут пройти бесследно. Преданная из страха любовь не может в полноте возродиться, не может раскрыться, расправить свои крылья.

Не надо думать, что это не отразилось на церковной среде. Люди могли ходить в уцелевшие храмы, но старались ни с кем не общаться. Всё это вылилось в очень серьёзное разобщение и индивидуализацию, к которой все привыкли и считают за норму.

Мы до сих пор живем, не сильно понимая, что такое свободная творческая инициатива, ответственность за общее дело, за мир, в котором ты живешь. Люди сузили сознание до маленького частного круга: семья, работа, хобби.

И, конечно, совесть народа не могли не исказить тысячи доносов: люди готовы лжесвидетельствовать, а потом убеждать и оправдывать себя… Это и требует от нас покаяния, то есть изгнания этой нечисти из наших сердец и нашей жизни. Иначе мы эту страницу истории не перевернём.

История не уходит - она живёт в настоящем. Она проходит только через пробуждение и исправление последствий всякой неправды, зла и греха в нашем обществе. Это и есть подлинное покаяние, которое всегда даёт надежду.

Семена зла

- Первое, что приходит на ум, когда думаешь о революции – это слово «жестокость». Проросло ли, по вашему мнению, это в наши дни?

Да, жестокость - это важное здесь слово. Мне посчастливилось совсем недавно быть на встрече в одной из наших городских библиотек, где был просмотр и обсуждение фильма Дарьи Виолиной «Дольше жизни…» . Это фильм о судьбах конкретных людей, прошедших через колесо репрессий, о детях репрессированных. Он помогает многое понять. Увидеть и жестокость, и пути её преодоления. Тут очень важно сделать усилие: посмотреть на себя через призму истории, подумать: «а как бы я поступил в той, или иной ситуации?». И я думаю, тогда мы начнем по-новому понимать себя самих и себя перед Богом.

- Мне кажется, людям важно слышать об этом, а еще важнее видеть какой-то пример этого покаяния и обращения к памяти прошлого.

- Да, совершенно верно. Не случайно эта тема поднимается, и не случайно по решению президента 31 октября намечено открытие монумента «Стена скорби» в Москве.

В РПЦ мне нравится инициатива Православного Преображенского братства, связанная с восстановлением исторической памяти и покаянным усилием в нашем народе: оно является инициатором проведения в Москве и многих других городах нашей страны молитвенного чтения имён в день памяти жертв политических репрессий 30 октября. Это собирает тысячи неравнодушных людей, помогает услышать имена и судьбы погибших, увидеть родственников и прямых потомков пострадавших, в том числе мучеников и исповедников веры.

- А вас в школьные, студенческие годы интересовали вопросы, связанные с революцией?

- Я родился в Горьком, в простой советской семье. Родители работали в строительно-монтажном управлении, верили в идеологию. В 90-е годы я с интересом читал публикации газет и смотрел фильмы, повествующие о страшной правде XX века. Это соединилось с поиском смысла жизни и привело к обретению веры и встрече с Богом. В студенческие годы было обращение к русской религиозной философии и наследию русской эмиграции. Я увидел, как люди, находясь в изгнании, любили свою родину и задумывались о путях возрождения духа и смысла на русской земле. Тогда же я открыл для себя митрополита Антония Сурожского, и это было время возвращения в церковь на новом, более осмысленном уровне, с желанием отдать сердце Богу и послужить людям.

Только потом я открыл для себя, что и в моём роду были репрессированные (Иван, брат моей прабабушки Марии), были те, кто исповедовал веру, неся её через непонимание и насмешки, светя любовью (прабабушка Ксения).