«Город Горький образца 1984 года представлял собой закрытую зону с секретностью класса B». И в этой обстановке пятеро молодых «хронопов» пытаются играть рок…
Это социально-психологическое повествование противостояния вольнолюбивых рок-музыкантов и работников местного КГБ в закрытом Горьком в середине 80-х.
Утонула в романе
Для меня критерий настоящей литературы достаточно прост: если книга обволакивает тебя и заставляет жить полученными ощущениями, если аура прочтённых страниц на время заменяет реальный мир, вот тогда это классная книга. С «Сержантом Пеппером» так и произошло. Я просто утонула в романе. Естественно мне незнакомо то время (в 1984 году, когда происходит действие «Сержанта Пеппера», мне исполнился год). Зато в современности я угадываю отголоски той душной атмосферы. И мне так импонируют безбашенные ребята с талантливым сердцем и жаждой кислорода свободы, которые мечтают, несмотря ни на что, отдать свою музыку людям. И мне знакома эта жадная тяга к жизни «не такой, как здесь», влюблённости в человека в мечту. И я долго не могла отойти от концовки, когда главный герой (как говорится, угадайте, кто его прототип?) погибает, раненный, загнанный. Погибает, как в «Ромео и Джульетте», вместе с любимой, преследуемый её отцом, который, вполне логично, работает в КГБ. Как я понимаю, это литературное самоубийство было просто необходимо –жертвенность ещё больше подчёркивает всю абсурдность окружающего героев мира.
Автор объясняет своё желание взяться за роман «импульсом рассказать о своём поколении, о том, как «хронопы» взрослели на самом излете «совка». - Первый роман пишется без расчёта на какую-то аудиторию, - признаётся Вадим. - Я никогда раньше не брался за большую повествовательную форму. Я, скорее, автор короткой прозы. Мне намного интересней писать «кортасаринки», «хармсинки». А роман – это заново прожить жизнь. И естественно поначалу не было уверенности в своих силах. Но мне очень хотелось описать себя, своих друзей, своё поколение. Даже когда я уже закончил роман, я не вполне понимал, что у меня вышло. И с большой опаской отсылал даже друзьям-хронопам. Я понял, что произведение приличное, только когда его прочитали несколько десятков людей, и я ни от одного не услышал, что это нечто позорное. Это придало уверенность в своих силах.
Кстати, как признаётся автор, он не испытывал больших проблем с публикацией своего детища, как это часто бывает с начинающими писателями.
- Роман с ходу попал в лонг-лист новой литературной премии «НОС». И на меня вышли сотрудники редакции «Нового мира» с предложением публикации. Затем на роман обратила внимание Ирина Прохорова, глава издательства «НЛО». А я-то думал, что очень сложно опубликоваться. Но радость от напечатанной книги длится минуту. Когда роман написан, ты поставил точку, прожил жизнь и думаешь уже о новой работе.
Душный город и промывка мозгов
- Вадим, неужели весь описанный в романе антураж был на самом деле? Пропуска в заречную часть города, бесконечные КГБ-шники, допросы, «китайка» (стена, которой огорожен город)?
- Разумеется, в романе есть некоторые гиперболы, но я практически ничего не выдумывал – ту душную атмосферу я до сих пор помню. Мы слушали пластинки, обменивались ими на «куче», хотя рок-н-ролл был в стране персоной нон грата. Полная информационная блокада. Информацию о зарубежных исполнителях ты мог искать года два. Конечно, выпускался журнал «Ровесник», в котором нет-нет, да появлялись статьи о рок-музыке, и пусть она там критиковалась «за буржуазность», все равно какие-то крупицы информации о рок-н-ролле оттуда можно было выудить. Из-за недостатка информации по «куче» ходили смешные мифы, к примеру - что гитарист Kiss женского пола. Нам негде было взять опровержение этим небылицам.
Вот мы из этого времени и выросли наивные, романтичные. С юношеским бесстрашием мы шли на «кучу», зная, что может случиться облава, и тебя могут забрать в милицию, могут отобрать пластинки, и как следствие - выгнать из комсомола и института. И твоя жизнь может измениться в течение одного дня.
В романе описан реальный случай из жизни «хронопов»: в Питер должны были приехать французские звуковики-«передвижники», чтобы записать несколько советских андеграундных групп, в том числе и «Хроноп». Питерский коллекционер русскоязычной музыки Серёга Фирсов (в романе Фирик) заинтересовал нами французов. Я на своём телевизионном заводе взял отпуск, чтобы поехать в город на Неве. Но перед отъездом вызвал начальник: «Я не могу тебя отпустить, много работы». Но я-то прекрасно знал: летом у молодых инженеров нет никакой работы, нас опять отправят на сенокос в деревню или в цех зачехлять военную технику. Но потом начальник сказал по секрету, что позвонили из первого отдела и надавили, чтобы он меня не отпускал. Откуда органы узнали, что мы планируем у французов записывать альбом. Мы же сохраняли в своем кругу конспирацию. На некоторые вопросы я и сегодня не знаю ответа.
Кстати, органы не гнушались использовать самые подлые средства: молодых людей принуждали «стучать» на коллег по рок-клубу, шантажируя тем, что иначе им не позволят закончить вуз, защитить диплом. Те, кто пытался склонить к доносам, шли издалека, не в лоб: «Я же знаю, вы из хорошей семьи, потомственный пролетарий, а в стране трудная ситуация, надо помочь…». Это была такая промывка мозгов… Закрытый город. Сюда не возят иностранцев. Его фасад не нужно украшать. Это и привело к тому, что культурная ситуация здесь не может до сих пор выправиться. Такое ощущение, что здесь ничего нет. Хотя были, конечно, были культурные осколки, появлялись выдающиеся люди. К примеру, поэт Марина Кулакова, наверное, лучшая в нашем поколении - у неё тогда был свой острый социальный взгляд. Ощущение духоты отразилось и на нашем творчестве – у «Хронопа» было много социальных песен. Кстати, циркуляр о запрещении рок-музыки в СССР со списком нежелательных групп и исполнителей, описанный в романе – не миф, он родился в 84-м году в недрах маразматической сусловской парт-тусовки. В списки попали многие группы - Pink Floyd до Хулио Иглесиаса. Причем к этому сладкому певцу был приклеен ярлык «неофашист». Над циркуляром издевались в андеграундной рок-прессе того периода. К примеру, в журнале «Урлайт», который распространялся в виде пачки небольших черно-белых фотографий.
«Мы другие!»
- И в такой душной атмосфере родился «Хроноп».
- Да, пятёрка чуваков, которые познакомились на «куче». Они хотели узнавать новое
– покупали с переплатой редкие книги, коллекционировали «пласты». Мечтали о творчестве. О свободе. И сочиняли песни, которые никак не были похожи на то, что звучало на радио и ТВ. Мы создали «Хроноп», чтобы ощущать в закрытом городе хотя бы внутреннюю свободу.
- А ты помнишь тот момент, когда стало можно творить свободно?
- Каждый шаг к свободе мы отвоёвывали. Первые полтора года мы вели совершенно андеграундный образ жизни. Впервые мы оказались на сцене в октябре 86-го на I горьковском рок-фестивале. И публика тогда поляризовалась – половина хотела нас кастрировать, с таким намерением пришла записка из зала, наверное, какой-то правоверный комсомолец ее написал, а другая половина млела от счастья, что появилось что-то свежее. И с тех пор нас стали в другие города приглашать на всевозможные фестивали. Мы превратились в самую известную группу из Горького… Правда, для выступления тогда требовалась так называемая литовка, то есть заверенная партийными органами песенная программа. «Хронопу» песни не литовали, но мы все равно играли – часто по-партизански.
Тяжёлые времена для «хронопов» наступили в 90-х, хотя эти демократические перемены мы так долго ждали. Нужно было думать, как выжить. Впрочем, музыку мы не бросили, но погрузились в авангардные поиски, записывали песни на кривые размеры и с заумными словами. И слишком далеко ушли от публики. Слушатель по-прежнему ждал от нас милых акустических песен, каковые мы пели в первые годы. Мы ударились в сложность, а публике уже требовался развлекательный «Мумий Тролль». И в миллениум группа распадается…
Затем у меня были эксперименты с группой «Замша», продюсирование «Крупской» – это возвращение к публике, открытость. И первый альбом «Хронопа» после перерыва был достаточно простым, доступным. Сейчас сочиняя и аранжируя пятый альбом, мы вновь пришли к многослойным конструкциям, идёт усложнение материала – как музыкального, так и текстового. Это для любого творца нормальный процесс – не стоять на месте, развиваться, чтобы каждый новый альбом был хоть чуточку другим.
Люди не-хора
- Тебя не критиковали за роман?
- Хороших отзывов было немало. О романе по-доброму отзывались и Захар Прилепин, и «букеровский» лауреат Михаил Бутов, и критик Артемий Троицкий. В следующем году роман выйдет отдельной книгой, причем вместе с романом-продолжением, в котором речь пойдет уже о нулевых годах. Теперь о критике. Один издатель и по совместительству известный писатель, прочитав рукопись, отказался его печатать. Написал, что книга живая и по своей интонации достоверная, но, по его мнению, 80-е воспринимаются сегодня как вчерашний день. А вчерашний день не бывает модным. Модным может стать позавчерашний день, либо сегодняшний. То есть 80-е ещё не успели войти в моду, чтобы о них писать. Мы их недостаточно отрефлексировали (улыбается). Но мой роман как раз и есть рефлексия по тем временам.
- Мне кажется, это вкусовщина. Просто люди, пережившие те времена, пока не готовы их переосмыслить. А у тебя самого нет ностальгии по тем временам?
- Ой, нет! Сейчас жить в миллиард раз интереснее. Есть какая-никакая свобода выступлений, публикаций, путешествий. А раньше ты не мог ничего издать без «ксивы» члена Союза писателей. Принято считать, что лучшие годы – когда ты молод. Но увы… ностальгии нет.
- А для меня твой роман здорово перекликается с современностью. Мы идём к полицейскому государству…
- Эту перекличку времен заметили многие. В чем-то они удивительно похожи. Повсеместно двойные стандарты, и власть уже давно так не ругали. Наверное, хороших времен в России вообще не бывает, здесь может быть только хаос, и для противостояния ему обязательно возникает сильная рука. От власти идёт много плохого. Но и народ стоит своей власти. Он же полностью копирует повадки власти. Точно так же берет взятки, откаты, также плюет на законы.
Мы гордимся не тем. Вот если бы мы построили государство, в котором сходить в кафе с президентом не будет предметом осуждения, и тебя в блогосфере не смешают с дерьмом… Власть любят ругать, что сейчас, что раньше. Наверное, дело тут не в строе…
- У тебя никогда не было желания уехать отсюда, превратиться в космополита, жить в разных странах?
- Я всегда был космополитом, но уезжать не собираюсь. Всё, что я делаю, - это логоцентрическое, связанное с языком. Что моя проза, что «Хроноп» - только здесь меня поймут. У меня немало друзей эмигрировало – живут в Англии, Америке, один из основателей «Хронопа» Кирилл Кобрин обосновался в Праге. Но я им не завидую. Да, у них больше возможностей. Но у меня здесь другие кайфы (улыбается). А к ним я поеду в гости…
… Вадим продолжает творить, ищет свой подчерк. Сочиняет третий роман. Признаётся, что ему не нравится работать исключительно в рамках реализма:
- Мне хочется его «оволшебнить», добавить сюра. Не думаю, что я писатель. Я «хроноп», который вдруг решил писать романы.
А ещё был случай
Герою в романе некий фантастический майор в отставке Рябов предсказывает кардинальное изменение в жизни к 54 годам. Подобное предсказание было и в жизни Вадима Демидова. Через 5 лет он должен обрести покой и гармонию.
- И моя жизнь пойдёт легче и понятнее. Но я в это не особо верю, - улыбается Вадим. –Тарковский в «Сталкере» утверждает, что сбывается не то, о чем человек мечтает, а некие глубинное подсознательное желание, а оно – вот ведь каприз мироздания! – может оказаться самого скверного толка (смеется).
Венгерско-фронтовой роман