Вазочка на долгую память

   
   

Труд во спасение

В 1942 ГОДУ, тяжёлом и голодном, меня, несмышлёную девочку из города, привезли в село Шпилёво Перевозского района к деду и бабушке - Ивану Гавриловичу и Мавре Васильевне Никифоровым. Мой жизненный опыт, видимо, тогда был столь мал, что бабушка сказала:

- Ты как будто с неба упала. Твои сверстники уже помощники в хозяйстве, а ты козу от овцы не отличишь и ничего делать не умеешь. Ну, ничего, научим.

И бабушка начала меня учить вдевать нитку в иголку, делать узелок на конце нитки, шить кукол из старых тряпочек, чинить одежду, подметать пол, просевать муку, лечиться травами, собирать грибы. Бабушка вставала со вторыми петухами (это ещё до зари), топила печь, варила похлёбку, картошку, и с восходом солнца мы шли в лес за грибами или орехами. Вставать мне не хотелось и я канючила:

- А завтрак будет?

- Ещё не заработала, - отвечала бабушка.

   
   

Она брала с собой два кусочка картофельного хлеба и пучок зелёного лука. Завтракали в лесу, у родника, черпая воду пригоршней.

Домой мы шли через ржаное поле, охраняемое конником. Бабушка посылала меня нарвать колосков ржи, говоря: “Ты маленькая, тебя конник не увидит”. Пройдя конника, мы останавливались, шелушили колосья и ели мягкое, сладкое зерно.

Два сарафана

ОТ БАБУШКИ я узнала о Боге, о Серафиме Саровском. С ней выучила молитвы “Отче наш” и “Богородица”. Христианство в ней удивительным образом переплеталось с язычеством. Так, особым почтением у неё пользовался обеденный стол. Она его тщательно мыла, не разрешала на него ничего постороннего класть, говоря: “Стол - Божий престол”.

Перед Троицей мы с ней ходили за берёзками и за ковылём, который она ставила к иконам. Про каждый праздник она рассказывала мне евангельскую версию. И неизменно говорила: “Надо тебе повязать красивый платок”. После чего мы шли в подвал, где стоял огромный деревянный сундук, обитый железом. Сундук открывался с музыкой, а внутри был оклеен обёртками от конфет. Он был почти пустой, и только на дне лежали две рубашки и двое брюк (деда и дяди Василия), несколько платков и два сарафана. Один бабушка надевала в праздники, другой - никогда. Это был ритуальный сарафан, кубовый в мелкую розочку. Бабушка брала его в руки, прижимала к груди, по лицу её текли слёзы. Она говорила странные слова: “Вот выплакала я тебя, без тебя нельзя: на тот свет не примут”. Я просила её сказать, где можно выплакать (то есть как бы выпросить) платьице, я схожу. Она строго смотрела на меня и качала головой.

Много позднее я узнала от мамы, что бабушку и деда жестоко раскулачили односельчане. Отняли лошадь, корову, дом отдали под колхозную контору, амбар - под жильё бобылю, забрали обувь, одежду, вплоть до сарафанов и штанов. Позднее дед писал председателю президиума Верховного Совета Михаилу Калинину и был реабилитирован, так как никогда не держал работников, а делал всё сам. Но реабилитация мало чем помогла: хозяйство уже было подорвано. А тут ещё война, на которой один сын у бабушки и дедушки погиб, а второй вернулся инвалидом - с ампутированной ступнёй.

Жилось им очень тяжело. Для колхозных работ они были стары, пенсий тогда не существовало, жили подсобным хозяйством, выращивали и продавали табак, зимой ремонтировали галоши.

Любовь к лесу

НЕСМОТРЯ на перенесённые потери, бабушка оставалась добрым, жизнерадостным человеком. Её главными, как сейчас сказали бы, принципами были: “На жизнь не жалься - бога не гневи” и “На чужое не зарься”.

Она очень любила лес и часто говорила:

- Вот умру, весной зашумит зелёный лес, а я и не увижу...

Любовь к лесу она привила и мне. Закончив школу, я поступила в лесотехнический институт. И перед отъездом пришла за 10 километров, чтобы вместе с дедом проститься с бабушкиной могилой. Дед заплакал: “Доченька, мне нечего тебе дать в дорогу, ничего после бабушки не осталось, кроме этого ставенька”. И он протянул мне деревянную вазочку (на снимке). С тех пор она со мной как напоминание о жизнерадостном и трудолюбивом человеке, каким была моя бабушка.

Смотрите также: